Отдыхали у родственников. Родственники жили на четвёртом этаже типовой пятиэтажки. И вот в очередную прогулку по Привозу Ирка, хозяйка, присмотрела себе маечку. Так эта маечка ей запала, что она три раза к ней возвращалась. Что-то там было неправильное на её взгляд с ценой. И она маялась. Наконец выторговала и таки купила. Счастлива была — незнамо как.

Пришли домой, она эту маечку сразу сполоснула, как водится, и на балкон. На следующий день (а может в этот же, я не помню уже) пошла она на балкон вещи снимать. Что б надеть значит эту свою новую чики-пуки маечку, и куда-то там пойти постепенно погулять. Пошла значит, и тут с балкона такой крик «Ааааааа!!!!» Все подпрыгнули. Даже чайник. Выходит Ирка с балкона, держит эту маечку, прижимая к груди как сбитого машиной котёнка, а в майке — дырка от окурка.

Наверное, по настоящему понять состояние Ирки в тот момент смогут только девочки. Как на месте Ирки поступило бы большинство? Ну, я не знаю. Расстроились бы. Возможно даже заплакали. Но это было не в Иркином темпераменте. С криком «Ну я тебе, сволочь!...» Ирка хватает меня за руку (муж её был на службе), и тащит на площадку. Там мы поднимаемся на один пролёт, она ставит меня в угол («Стой тут, на всякий случай!»), а сама поднимается выше и звонит в дверь той квартиры, что над ними.

Открывает огромный, три меня, парень с таким, знаете, слегка флегматичным лицом, какое часто бывает у очень больших и очень сильных людей. И эта Ирка, не говоря даже здрасьте, начинает метелить этого парня этой своей майкой по этому его флегматичному лицу. Приговаривая «Ты что, сволочь, сделал!?». И знай ху?чит его этой майкой как шашкой, крест накрест. А парень стоит, и даже не загораживается. Только глазами так хлопает, и лицо его приобретает всё более недоумевающее выражение. Потом рука у неё устала, и этот парень в промежутке между ударами её так осторожно спрашивает:

— Ир! Ты чево???

Она ему майку эту, с дыркой от окурка, в лицо тычет, приговаривает:

— Вот чево!!! Смотреть надо, куда бычки бросаешь, гад!

Потом майку комкает, и бросает через него туда, внутрь, в квартиру:

— На! Сам теперь носи! Сволочь!

И с этими словами разворачивается, и начинает спускаться. И по всему её виду прям сразу понятно, как ей очень-очень сильно полегчало.

И тут этот парень, который продолжает стоять в дверях, говорит:

— Ир!

— Ну что тебе ещё? — устало оборачивается та.

— Ир, я курить три месяца как бросил. Мы с тобой ещё спорили, помнишь... — говорит он.

Тут на лице у Ирки отражается такая гамма эмоций, такая работа мысли, она разворачивается, и говорит растерянно:

— Ой, Вааань...

И тут у этого Вани из подмышки высовывается такое лицо в бигудях, и я понимаю, что сейчас стану свидетелем безобразной женской драки. Но эта мармазетка из подмышки, Ванина жена, вдруг протягивает в сторону Ирки руку ладонью вперёд, и говорит таким неожиданно твёрдым басом:

— Ира! НЕ НАДО! Не извиняйся! Отху?чила и отху?чила. Мне лишний раз руки не марать.

А майку на следующий день они съездили и поменяли. Продавец посмотрел на Ванино флегматичное лицо, и обменял без звука.