Есть у меня брателло. Классный пацан двадцати лет отроду. Чуть пофигист, слегка мажор (хочется ему так думать), сильно романтик. Когда братцу моему стукнуло шестнадцать годиков, встал перед нашей семьёй вопрос-вопросец: куда пойти учиться? Аттестат у нас, скажем прямо, выглядел тухло, особливо эрудицией мы не блистали, в отличниках и околоотличниках не числились.

Помимо вышеназванных достоинств мы еще стабильно прогуливали, шарахались по бильярд-клубам, болтались по клубам ночным, попивали пивко и все прочие прелести... В ухе у нас ( в правильном — не подумайте) торчала серёжка, упёртая у меня изшкатулки, волосёнки мы гелили, носили гламурные сиреневые очки и , вообще, вели неприемлемый для сына полковника Красной Армии образ жизни. Мама сокрушалась, папа зеленел от злости, я подкидывала по пятихатке на походы в кофейню и вывод многочисленных барышень «в свет».

Короче — картинка знакомая, не так-ли? На вопросы «чем ты хочешь стать в жизни?» братец отвечал с присущей его возрасту целесообразностью: «А пофиг, лишь бы бабло имелось»! И на семейном совете, переступив через мамины рыдания, мои сомнения и брателлин пофигизм, папа принял авторитарное решение. — ВОЕННОЕ УЧИЛИЩЕ! — сказал папа. Мы не посмели возразить. Надо было слышать, что братец говорил после совета!!! Говорил он это мне в привате, и повторять я этого не стану. Военным — срочникам, сверхурочникам, подстрочникам, проч. никам — досталось по первое число. Папе досталось два раза по первое!

— Я буду учиться! — орал братец. — Я вам докажу! Я пойду в Щукинское! Я пойду в МГУ! Плешка ждёт меня!

— Ага... А ты знаешь СКОЛЬКО нам это будет стоить с твоим аттестатом? — охлаждала я его пыл.

— Я сам! Всё сам! — вопил он, нагеливая чуб.

Короче, через некоторое время мы нашли репетиторов, мы одарили всех учителей и завучей школы французскими духами, папа всеми правдами и неправдами нашел связи... (ужас ужас) ... и мы стали готовиться. Надо отдать нашим предкам должное, учебное заведение они выбрали достойное и потеряли лет пять жизни, чтобы этот «придурок» (любя!) получил аттестат таки без трояков, натаскался у частных преподов и, в результате, не опозорил фамилию на вступительных. Папа поседел, у мамы начались глюки... Одиннадцатый класс мы заканчивали всей семьёй. Всей, кроме брателло...

Он продолжал совершенствоваться в «американке», нашел подружку с запросами, вместо походов к репетиторам шатался по ... А черт его знает где он шатался, однако деньги, выданные ему на оплату «немецкого», «литры» и «истории», радостно им тратились на рубашечки от поддельного Армани и парфюмы от Армани предположительно настоящего (почти живого). Когда сей факт выяснился, папа выпил бутылку корвалола, запив это бутылкой коньяка. После этого мама провожала сыночка до дома препода, ждала в подъезде и за ручку тащила домой, дабы дитё не свалило на танцульки!

Это еще что!!! Нам же по физ-ре надо было минимум сдавать. Сейчас уже не помню, но там надо раз одиннадцать подтянуться, кросс в три километра отмотать и отжаться по-человечески. Ясен красен, с нашими мажористыми замашками что такое «турник» мы знать не могли. И знаете! Мама ( а ей на тот момент было пятьдесят два) каждое утро выходила с ним на пробежку и вывешивала эту гламурную сардельку на перекладину, чтобы сарделька мышцы накачала... Смешно? Ха! Мы рыдали...

Минул год. Выпускные сдавали тоже всей семьёй. Я писала сочинение по «Мёртвым душам» и получила бы отлично, если б этот придурь расставил по-человечески запятые (видать — семейное). Папа сдавал алгебру с геометрией в школьном туалете, а мама несла ответственную функцию по заносу в аудиторию шпаргалок и передачи их выпускнику.

И через полмесяца наступил час ИКС!!! Он должен был наступить!!! Похоже, что мы боялись больше абитуриента. Тот жутко сокрушался из-за остриженного чубчика и серьги, которую папа собственноручно спустил в унитаз. А с утра в понедельник мы поехали «в лагеря»! Там потенциального курсанта ждали вступительные экзамены и нелегкая боевая жизнь в палатках. Кто знает, тот уже понял... Кто не знает... Так положено. Их забирают от титьки — этих сопляков- и везут далеко-далеко, аж в самое Подмосковье в нашем случае. Их загоняют за краснозвездный забор и злые прапорщики, офицеры и старшекурсники начинают над ними всячески измываться. Начинаются построения, зарядки, пробежки (это вам не с мамочкой вокруг дома шлёпать) и ... экзамены...

Три экзамена, зачет по физре, собеседование — и ты курсант!!! Ура!!! Хрен вам, а не «ура»! Они там рыдают, как младенцы! Они уже через три дня домой просятся. Не утрирую — видела! Наш, на удивление, был спокоен. Страшен, как чёрт — лыс, ушаст, худосочен. Но спокоен! Мы даже испугались, мол, не свихнулась ли наша деточка... Неее. Не свихнулась. И когда в списках мы увидели его (нашу) фамилию, радости не было предела. Мы с папой надрались, мама рыдала (она всё время рыдала), а что делал брат — неизвестно, поскольку видеть нам его разрешали по два часа в неделю.

Мы приезжали в часть, размещались на плацу (мы и еще тыщи две счастливых семей) и с ужасом смотрели как наш гламурный уродец жрёт курицу-гриль грязными руками. И это мальчик, который считал, что если с утра надо пользоваться КЕНЗО, то вечером лучше не мешать запах с Валентино ). Правда, он мне втихушку жаловался, что все-козлы, и армия — место для представителей низшего класса и детей рабочих районов (он имел в виду — для дебилов и козлов, но тогда таких слов не пользовал), но зубы сцеплял и улыбался!

А потом его отправили на КМК (курс молодого курсанта). Это уже после поступления. Ему разрешили три дня побыть дома, и опять на полигон! Все эти три дня деточка спала. На звонки подружек и дружков не реагировала. Спала и жрала!!! И КМБ (курс молодого бойца)!!! Мама!!! То, что они прошли на абитуре — не цветочки — нет!!! Тычинки. Их одели в комки (камуфляж), выдали солдатские берцы (тяжжжелые — жуть!) и стали дрючить по полной! Мы приезжали со жратвой (раз в две недели) и пытались понять, которая из этих зомбированных лягушек наша! Лягушка походила сама, пошатываясь от усталости. Из лексикона ушли слова «Версаче», «клубешник», «фикса», «ботиночки за двести зелёных» и появились «наряд», «наряд», «еще один наряд», «два наряда вне очереди»... От ребенка пахло потом, грязью, и чем-то неуловимо чужим — взрослым.

Апофеозом превращения стал случай, когда мы сунули ему очередную куру-гриль (и это после колбасы, сыра, салатиков, пирожков, пиццы, конфет) и он разорвал её обгрызенными ногтями, аки голодный волк!

— Сына, а ручки ты мыл? — спросила матушка, заботливо гладя брателло по бритому затылку.

— А хренли их мыть то, — ответил волк, — я только с наряда, мы ща унитазы хлоркой чистили — всё стерильно!

Прошло четыре года. Он строен, высок, аккуратен. Он встаёт в шесть утра, заправляет кровать, целует маму. Он отдаёт ей свою курсантскую зарплату (правда потом снимает в десятикратном размере — ладно). Он легко пробегает три километра. Он звонит мне и говорит: «Лариска, а чего у тебя денег нет на телефоне. Давай, брошу десять долларов...» Он провожает меня до дома, если я вдруг засижусь у предков допоздна. Он трогательно ухаживает за девушками. Он вместе с папой нашивает курсовки. Он начал читать!!! Он начал много читать!!! И для него это ПРЫГ!!! ПРЫГ ПРЫГ!!! Он говорит по французски, немецки и английски. У него нет трояков, и, разумеется, нет хвостов. Он гордится своим ВУЗом, он гордится своей формой. Он гордится своим отцом!!! Я это знаю!!! Он стоит перед зеркалом, поправляя дурацкую фуражку.

— Слышь! А всё-таки мужчине к лицу форма! Он защитник! Он мужик! Он взрослый!

Да... Он тут вчера зашел в ювелирку и прикупил себе гвоздик в ухо. Правда, когда «по форме» снимает... Но всё равно — гламурный, сцуко... )

P.S. Брат получил уже лейтенантские погоны. Служит. Одновременно получает вторую вышку. По вечерам ходит в среднюю школу — ведет там факультатив английского и французского языков. Умник и красавец. Скоро женится.