Наверное, я ретроград. Как то не в состоянии я углядеть эстетику в татуированных бабах. Собственно, и сам не грешил наскальной живописью даже в армии, где это стало повальным увлечением. Там народ мозолил свое чувство прекрасного не покладая. Извращался кто как мог. Героические призывы, грозные аббревиатуры, знамена, безграмотные цитаты на латыни, группы крови и инвалидности покрывали могучие тела защитников Родины. Особо продвинутые пытались воспроизвести на грудях лики дам сердца. В целях запугивания вероятного противника, полагаю. Потому как в рукопашной успей рвануть тельник до пупа- враг будет разбит, победа будет за нами. Деморализованный чудовищной харей супостат сам упадет- от ужаса, либо от хохота.

Я же взирал на эти муки творчества несколько отстраненно, как на массовый психоз.

Если изнасилование военной формы к дембелю или изготовление дивных дембельских альбомов я относил к легкому умоисступлению, то склонность к саморазукрашиванию считал тяжелым поражением головного мозга.

Потому как форма — ну это только народ смешить по дороге, да патрули радовать, а дома — две бутылки в харю с порога- и дизайн вполне соответствует внутреннему содержанию. Потом немного валяний по глинистым канавам- и от местных калдырей героя можно отличить лишь приглядевшись, а кто, спрашивается, будет вглядываться в лежалую пьянь?

С альбомами последствия еще легче — их дело годами собирать антресольную пыль и таить под ее толстым слоем правду о психозах хозяина.

Но с татукретинизма так просто не слезешь: либо освежеваться придется, либо на всю жизнь утвердиться в мысли, что все было не зря. Заколотив в себе досками дверь эволюции.

Одно хорошо — одиночество тут не грозит.

Удивило то, что заболевание сие косит и прекрасный пол, причем в тяжелой форме.

На Патриках мы со Смолиным хмуро наблюдали анамнез одной общей знакомой.

. . .

Милая рыжая еврейская девушка Люся радостно щебеча, показывала нам жопу.

Там резвился маленький дельфинчик. Люся молила глазами о похвале, мы малодушно одобрили. Чо уш. Деньги плочены, взад зад не вернешь в первозданность, остается только хвалить. Идиоты.

Через месяц дельфинчик мутировал в паучка- побольше размером. Потом в располневшую до полной нелетучести колибри. Затем на Люсиной жопе побывала, постепенно увеличиваясь в размерах, вся передача « В мире животных».

Я советовал набить на соседнее полужопие Николая Дроздова, что б приглядывал за зверинцем.

Через год по Люсиной ноге струился и извивался здоровенный пупырчатый спрут, надежно охраняя от покушения Люсину расщелину. Налитое кровью ярое око чудовища злобно пялилось на мир с Люсиного лобка, отбивая всякие фривольные мысли.

Кончилось все это и печально, и предсказуемо: Люся вышла замуж за мастера тату-салона и сама стала кольщицей.

Вслед за Люсей эпидемия скосила бабу Смолина. Все по накатанной: «Смотрите, какую ящерку я на пупке наколола!»

Мы с Олегом хмуро переглянулись. По Люсе мы уже знали, что словами делу тут не поможешь — процесс не остановить.

Жаль бабу. Развесистая такая. Была.

Но.

Я недооценил Смолина.

— Ната! Такое дело надо обмыть!

— Я не против!

— Отлично.

Олежек упоил подругу до полной отключки, после чего на всю ночь заперся с ней в спальне.

Утром меня разбудил дикий вой.

С трудом разлепив очи, я обнаружил синюшного оттенка урку, что бесновался в коридоре.

— Ты откуда сбежал, синенький? И почему голый?

Урка завизжал и забился в падучей. Только тут я понял, что это не самец коренного обитателя тюрьмы, а его засиженная самка. $уясе, сколько ходок.

Раз, два, шесть, да не вертись ты, дай купола посчитать... Мдя... Заслуженная тетя...

Резкая отрицала. Тут тебе и «СМЕРТЬ ЛЕГАВЫМ ОТ НОЖА» по правому борту начертано, и «ЛЯГАВЫХ Е#УТ ДАЖЕ ИДОЛЫ» — по левому.

О как! А такого я доселе ни разу не видел.

Новое слово в Лениниане с прищуром глядело на меня с ее живота. Прям как живой, Ильич.

Талантливо изображен, реалистично. Подстриженный клинышком лобок прекрасно справлялся с образом бородки вождя мирового пролетариата.

Зэчка тем временем поднялась, подползла к зеркалу и, вглядевшись, начала исступленно биться в него головой. Пора вмешаться, а то расшибет еще.

Аккуратно (ну на#уй ее злить, судя по эполетам и пробитой кинжалом шее, она мстительная) оттаскиваю марамойку от трюмо.

Епта.

— Натаха — ты?!!!

— На меня таращит очи Смолина зазноба. На лбу крупно: «РАБ КПСС». На веках «ОНИ УСТАЛИ»

Из спальни, почесываясь, появляется хозяин.

— А, Натусь,привет! Чего шумишь?

Тата, не говоря худого слова, вцепляется миленку в рожу. Еле оторвали.

— Не ну а чо? Ната, ты ж все равно к этому пришла бы, так чего тянуть? Вон, на Люсю посмотри! На нее глядючи и мусульмане крестятся. А у тебя вполне. В уважухе будешь.

На улице хрен кто тронет — ты теперь в авторитете, от изнасилования защищена навек!

— Аууууууууу!!!!!

— Ладно, не вой. Смоются твои партаки. Это химический карандаш. (Смолин в подтверждение высовывает синий язык). Всю ночь старался. Аж жаль.

Натаха срывается в ванну.

Линяла Тата с неделю. Смолина бросила. Но и татуировки тоже.

С тех пор, как вижу на бабе тату, хочется посоветовать набить ДШБ на плече и «РЕЖЬ АКТИВ, БЕЙ СУК» на груди. Для эстетической завершенности, что ли.

К чему это я все тут наплел? Да жена намедни обмолвилась, что тату — это модно и стильно. Никто не знает, где можно химический карандаш купить?